in tenebris lucet
В этом городе без солнца, в ловчей сети пыльных улиц, в лабиринте ветхих инсул, где из окон щедро сыпят черепки разбитых судеб - в белой тунике, Валерий, ты идёшь по мостовым.
Мы ровесники с тобою - мне, во-первых, тоже тридцать, во-вторых, мы словно пили из одной и той же чаши - горечь разочарованья, щедро смешанную с лавой Геркуланума надежды.
Город спит. Погасли лампы во дворцах, в корчмах, в притонах. И рабы убрались с улиц, их убравши кое-как. Спят патриции в палатах, спят в кубикулах плебеи, галлы - чуть не под мостами (что с них взять, косматых, диких битуригов и гельветов - им, гельветам, недоступно наслаждение комфортом и искусство сибаритства).
Только ты идешь - по стройкам, так похожим на руины, по камням грядущих арок, за стволы колонн хватаясь, словно в поисках опоры. Ветер треплет плащ и тогу. Две кровавые полоски (и слепому видно - всадник) протянулись по щеке. Острослов, охальник, циник - ты напился и подрался?
Если бы
Мы ровесники с тобою - мне, во-первых, тоже тридцать, во-вторых, мы словно пили из одной и той же чаши - горечь разочарованья, щедро смешанную с лавой Геркуланума надежды.
Город спит. Погасли лампы во дворцах, в корчмах, в притонах. И рабы убрались с улиц, их убравши кое-как. Спят патриции в палатах, спят в кубикулах плебеи, галлы - чуть не под мостами (что с них взять, косматых, диких битуригов и гельветов - им, гельветам, недоступно наслаждение комфортом и искусство сибаритства).
Только ты идешь - по стройкам, так похожим на руины, по камням грядущих арок, за стволы колонн хватаясь, словно в поисках опоры. Ветер треплет плащ и тогу. Две кровавые полоски (и слепому видно - всадник) протянулись по щеке. Острослов, охальник, циник - ты напился и подрался?
Если бы